Меня зовут Алиса Чернова, и я только что начала убивать свою семью.
Но начать нужно было не с этого.
Екатеринбург — Тюмень
Из многочисленных сокровенных таежных деревень деревень мы выбрались чудом — запрыгнув на проходящий мимо поезд до Тюмени. И нам еще повезло, что в нашем вагоне ехало столько разномастного сброда, и никому не было дела до того, кто я и что я. А в соседних вагонах ехали «красные» солдаты. А на одной из станций мы встретили смутно знакомого человека, который шел за мной и, как выяснилось, поклялся кому-то меня защищать. Он назвался Петром Самойловым, но не обязательно быть волхвом, чтобы догадаться, что это не его настоящее имя (потому что настоящее его имя Юзеф). В ходе диверсии на поезд, Петр, рискуя своей жизнью и, немного рискуя жизнью Рема и Савелия, рванулся спасать меня путем убийства откуда-то взявшихся (sic!) чехов. То есть, простите, врагов. И часть убил, таки. Чтобы помочь ему я, в очередной раз, вызвала мужа. Пётр помнил его. Помнил молодого офицера Аркадия Чернова. Петр видел Аркадия в полевом госпитале под Харьковом, у него не было руки, ноги и половины лица. Он стонал всю ночь и умер к утру. Я, наверное, так никогда не узнаю, как на самом деле умер мой муж. Именно увидев Аркадия условно живым, Пётр принял мистическую иллюзорность мира и осознал себя, как существо суть — чудотворное и магическое. После чего мне ничего не оставалось, кроме как отдать ему книгу, которую я украла из дома давешнего мученика, попа — чудотворца, что проживал в селе господ Ребровых. А прочитав эту книгу, Пётр вышел из вагона через дверь идущего полным ходом поезда. И никому из нас не показалось это ненормальным…Малая родина
Тюмень встретила нас диверсией на вокзале, мне удалось избежать оцепления только подхватив чьего-то ребенка и пройдя с ним через кордоны стражей порядка. А потом, в кафе около вокзала, меня поймал благородного, хоть и потрепанного вида мужчина Ипатий Ипатьев, и пытался заставить что-то узнать для себя. Это было не самое лучшее лучшее решение с его стороны, потому что после общения с… некоторыми представителями «красных» я очень хорошо умею посылать людей по адресу. Через какое-то время на Ипатия нарвалась и остальная часть нашей компании, то есть, Савелий c Ремом, и тут же попытались спастись от него бегством. А потом на нас вышел милицейский патруль. Тут уж Ипатий проявил чудеса изворотливости – он вышел перед патрульным, прикидываясь сумасшедшим, начал вешаться на него, размахивать руками и облизывать значок несчастного милиционера. Патрульный схватился за пистолет. Ипатий упал и прикинулся мертвым. Патрульный, в расстроенных чувствах, мельком глянул на документы честной компании и отпустил всех с миром.— Учитесь! — сказал Ипатий, отряхиваясь от налипшей на пальто повсеместной тюменской грязи.После чего сходу предложил захватить жадному до инженерных знаний Савелию склад с научными разработками, а просто жадному Рему – банк. Чтобы обсудить эти животрепещущие вопросы, ребята отправились в ближайшее пролетарское общежитие, а я – отправилась к своим родителям, известным некогда по всей Тюмени врачам — Черновым(У моего отца такая же фамилия, как у моего мужа. Помнится, папенька так смеялся, что даже не стал возражать против моего (не самого ему симпатичного) избранника.)
Мужчины в душе
Ипатий с Ремом и Савелием тем моментом сняли три койки в пролетарском общежитии, где Рем тут же встретил какого-то старого знакомого и ушел с ним собутыльничать, а Савелий попытался обсудить с Ипатием особенности налета на банк. Обсуждение сводилось к словам:— А ну говори, дворянская ты рожа.Через некоторое время оба решили, что говорить прилюдно об ограблении банка как-то… не комильфо. И решили уединиться… в душе.
— Если мы оба мужики, так мы что, не можем в душ сходить?«Надо пробить Ипатия», — думал конспиролог-Савелий. («В табло, да?» — услужливо подсказывал ведущий.)
Юзеф
Тем временем Юзеф (маскировочная кличка Петр Самойлов) вышел из поезда незнамо где, огляделся и обнаружил себя на Тюменском вокзале через несколько часов после после встретившего нас взрыва. Никакого поезда за спиной Юзефа не было. «Храни революционную бдительность, товарищ!» — гласил свежеповешеный транспарант напротив. Судя по состоянию вокзала, с революционной бдительностью в Тюмени было так себе. Первым делом Юзеф отправился поесть и поопрашивать окружающих, видел ли кто-нибудь видную темноволосую женщину по имени Алиса Чернова. Поесть Юзеф решил в забегаловке «Красный Ганс».— Чего изволите? – поинтересовался суровый бородатыйГлавной достопримечательностью забегаловки было «Пиво пенное первого Тюменского конезавода», варёная капуста и сосиски, производства того же конезавода. После еды и продолжительного опроса окружающих, Юзеф узнал, что Алису видели в обществе трех мужиков, одного смазливого (ну, это Савелий), другого с «революционной бдительностью в глазах» (очевидно — Рема Кацмана) и третьего – бравого («Это я десять лет назад бравый был», — комментирует Ипатий).работник заведения общественного питанияполовой и тут же поправился: — То есть, чего хотите, товарищ? — Милейший… — начал было Юзеф и поправился тоже: — То есть, товарищ. Извольте…
— Они там еще орали: «Пойдем в народное общежитие квасить», — дополнили описание опрошенные.Юзеф узнал направление и отправился в общежитие, узнавать, с кем там квасит Алиса Чернова.
Уплотнение
Но в общежитии меня не было. Путь мой вел к центру города, туда, где в многоквартирном доме жили мои родители. Только я слишком давно не была в Тюмени, и за десять лет в этом городе слишком многое изменилось. Я ни узнала ни улицы, ни дома, ни квартиры, на двери которой, впрочем, всё еще присутствовала бронзовая табличка с изящным: «Врач-хирург И.П. Чернов».Только дверь мне открыла девочка лет пятнадцати, и, не потрудившись ее закрыть, поволокла вниз мешок с мусором. А я… вошла в квартиру, которая, как я уже успела понять, больше не была моей. В прихожей меня встретила незнакомая бабка, а вслед за бабкой – ее пьяный, глупый и гороподобный сын. Отправив сына по Ремовскому примеру «вниз, там тебе водку привезли», я вошла на кухню, в которой тоже не было больше ничего от той кухни, которую я помнила. Незнакомый мужик в халате моего отца на плите моего отца в кастрюле моего отца варил борщ. Уплотнение. Это слово висело надо мной все время, что я находилась в ставших тесными и чужими стенах. А чужой мужик, между тем, рассказал, что в квартире живет Илья Петрович Чернов – мой дядя. К нему-то я и отправилась. Мой дядя живёт в комнате, которая раньше была кабинетом моего отца. Там тесно и пыльно, и не то, чтобы страшно, скорее неприятно, грязно, и во всем чувствуется чудовищная, и от того особенно бросающаяся в глаза неправильность происходящего.— Привет, — говорю я дяде, до побелевших костяшек сжимая в кармане страшно потяжелевший наган, и боюсь, что выйду за порог и убью их всех. Каждого, кто находится в этой квартире.А потом приходит Евгений, мой племянник, которого я помнила еще ребенком. И говорит, что добился для моих родителей лучшей доли – теперь они работают в «Исследовательском центре экспериментальной биологии». Судя по письмам, которые они пишут дяде, и которые он дает мне прочитать, их сложно назвать счастливыми людьми, занимающимися любимым делом. Я разговариваю с Евгением, который смотрит на меня, и раздевает глазами, слушаю его самодовольную наглость, свойственную теперешним «офицерам» красной армии, и понимаю, что выйду за порог и убью их всех. Каждого, кто находится в этой квартире. Но мне нужно получить информацию о моих родителях, о которых хоть что-то знает только Евгений.
— Ты можешь сказать: «Ты позор красных, Женя, и предатель» — и он в шоке. — Он меня повесит… — Ну да. Когда из шока выйдет.Вместо этого я прошу дядю выйти и завлекательно оттягиваю ворот свитера на глазах своего самовлюбленного наглого племянника, привыкшего получать любую женщину, которую он хочет. Я все ещё очень красивая женщина. Когда дядя выходит, Евгений валит меня на кровать, и начинает покрывать слюнявыми подростковыми поцелуями. Я расслабляюсь под ним ровно настолько, чтобы когда он потеряет бдительность перевернуть его на спину и прижать дуло пистолета к его груди. А он ничего не знает о том, где сейчас мои родители. Теперь я знаю, что выйду за порог и убью их всех. Каждого, кто находится в этой квартире. Я выхожу из квартиры молча, ни на кого не глядя. Где-то внутри меня жалость к этим людям, которые просто живут здесь, теснятся в маленьких комнатах, варят суп на всю квартиру, пьют с тоски, мешается с черной, как непроглядная ночь, ненавистью к этим людям, их строю и их миру.
Кровь
Я поднимаюсь на этаж выше и рисую на стенах сакральные письмена углем и мелом.— Убей их. Убей их всех, — говорю я своему мужу, выходящему из стены.И он сразу понимает, кого я имею в виду. Со своего этажа я слушаю крики боли и грохот. Потом – звук разбивающегося стекла. Где-то внизу, в узком дворике, мой уже мертвый муж убивает моего ещё живого племянника. Когда все звуки стихают, я спускаюсь вниз и выхожу на улицу. В этом городе у стен есть уши и мое лицо наверняка скоро будут знать все патрули, но мне нет до этого никакого дела.
Жить дальше
Я стою на перекрестке и плачу, как дура. Там меня и подбирают Савелий с Ипатием, а потом, через какое-то время, мы чудесным образом встречаем Юзефа, которого знаем под маскировочным именем Петр. Ведомая друзьями, я иду с ними смотреть банк имени Ильича, который когда-то был купеческой управой.— Вот же ж — сохранили архитектуру, — восхищается Савелий, — флаги повесили! Давайте полюбуемся ими с другой стороны здания.С другой стороны здания становится понятно, что банк кто-то уже ограбил до нас, и нам нужно искать новую цель. С этими мыслями я, ведомая друзьями, возвращаюсь с ними в общежитие.
— У Рема же яйца были, — задумывается об ужине Савелий. — Подозреваю, они и сейчас у него есть, — замечает партия.В эту ночь я собираюсь напиться, чтобы утром не вспомнить о том, что было вчера. Я не знаю, как я буду жить дальше. И пока не хочу знать.