В процессе подготовки к ПМ наткнулся на вот эту чуть менее чем полную лулзов статью.
Меня, как ведущего РРИ(НРИ), время от времени имеющего дело с описанием более-менее современных военных действий данная статья порадовала немалым количеством описаний тактических приёмов и фортификаций вьетнамской партизанщины тех лет (одна только “бамбуковая граната” чего стоит %) ).
В связи с чем — всячески рекомендую.
Continue reading
Из всех трех игр, в которые я играю/играла у am_, больше всего я окончательно и совершенно безнадежно люблю «Apocalypse World». Хотя две другие ничуть не хуже.
(хоть и играется по правилам «Дневника авантюриста»)
В AsPO меня никогда не оставляет ощущение, что какой бы ни была ситуация, в которую нас затащили обстоятельства или моя безмозглость – мы из нее обязательно выберемся.
Потому что невозможно же не выбраться, когда у тебя в партии женщина-рейнджер, и здоровенный негр с кабаном, псионический кусок тумана в плаще и вот еще маг. Да и когда ты сам – многоликое и многодушное существо.
Вообще, про AsPO можно говорить бесконечно.
Азъ – он идиот. Серьезно. Я понимаю, что при создании мы делали чудовищное по красоте и внутренней составляющей существо, но на практике такая доза пафоса – вещь совершенно не интересная. Поэтому на практике Азъ не очень умен, язвителен и местами пустословен. Неудивительно, что команда считает его мудаком.
Азъ себя помнит плохо. Он вообще не знает, что он есть, по большому-то счету. И не помнит, летал ли когда-нибудь на своем корабле, или это память душ. На корабле на самом деле летал Рааз – гитьянки и настоящий капитан корабля. С ним был нервный штурман-кэтфолк Радецки и женщина-врач Ар-но-Валаар, тифлинг. Ну и еще толпень специально обученных людей, но их-то Азъ совсем не помнит уже. Рааз выглядел сумасшедшим, как все гитьянки – очень умным, очень крутым сумасшедшим. Ар-но-Валаар очень его боялась и очень хотела свалить с корабля, что ей теперь совсем не светит.
Азъ — голем плоти. Чтобы жить, раз в восемь дней ему нужно убивать кого-то живого и забирать его душу. Ну и часть тела. Потому что за восемь дней чужая душа в теле Аза умирает, и единственный способ не умереть совсем – провести ритуал. В ходе ритуала Азъ особым образом вскрывает свою жертву и пьет ее душу. А потом отрезает ту часть тела, которая ему нужна. Все это время жертва жива.
Из зубов своих жертв Азъ делает четки. Такая вот у него дурная привычка.
Азъ носит длинный темный плащ из жесткой ткани, которую не прорезать ножом, расшитый по низу редким золотым узором, и капюшон-никаб с маленькими золотыми колокольчиками без язычков, пришитыми к нижнему краю. А еще маску – белую расписанную черным маску из кости. Своего лица Азъ не помнит (и видеть его не хочет) и маску чаще всего не снимает.
Вообще Азъ любит корабли и любит летать (или это любил гитьянки Рааз?), еще Азъ любит людей – дразнить, и любит свою магию. Еще Азъ любит свой ритуальный кинжал. Любил.
Магия у Аза вся про потроха, и потому тошнотворная. Например, он может сделать стену из потрохов или связать противника своими кишками. Боли Азъ не чувствует – голем же.
Вообще, на мой взгляд, забавный такой этот Азъ, незлой и не пафосный.
А еще Азъ имеет шизофрению. Потому что души внутри него влияют на его память, и стоит ему задуматься о чем-то или попытаться вспомнить что-то, чего он не знает – тут же пытаются перехватить контроль. Иногда даже удачно.
Не смотря на все это у Аза нет внутренней трагедии, и в этом лично для меня – весь AsPO. Сам мир AsPO кажется мне удивительно светлым и поэтому каким-то по-особенному правильным. Тот же Азъ дергается, конечно, когда окружающие люди существа называют его троедушцем или знают о нем больше, чем он сам, но психика Аза совершенно не предназначена для того, чтобы переживать по какому-то поводу долго.
Другое дело, что не смотря на внешний инфантилизм и глубоко скрытое мудачество пополам с идиотизмом, Азъ ценит то, что считает своим. И за то, что считает своим – он по-настоящему готов бороться. И даже чем-то жертвовать и рисковать. Потому что, не смотря на все минусы, привязчив.
Вообще хороший мир, на самом-то деле, AsPO, только ощущение безнаказанности зашкаливает.
Я уже говорила это словами, но не могу не повторить – в Красной земле тебя неотступно преследует ощущение, что каждый твой шаг может быть последним. Что ты каждую секунду подвергаешь себя опасности, и что ничего не может быть хорошо просто потому, что рядом нет никого, кто мог бы тебя защитить. Неотступное ощущение, что защитить себя самостоятельно на «Красной земле» ты не сможешь.
Алиса Чернова родилась в Тюмени, а потом уехала в Каменск-Уральский, работать хирургом и налаживать личную жизнь. И все у нее было прекрасно, пока не случилась война. Ее муж, потомственный военный, погиб очень быстро, а узнала она об этом – очень поздно. И тогда впервые в жизни пожалела, что не отправилась на фронт, предпочтя лечить гражданских.
Когда её мир стал «Красной землей», Алиса Чернова стала «Белой», сохранив под сердцем чёрную ненависть. Только всей ее ненависти не хватит, чтобы выразить этому миру ее благодарность.
Потому что благодаря своей «белой» магии Алиса теперь может «воскрешать» призрак своего мужа.
Потому что этот призрак имеет очень мало общего с человеком, которого она любила.
Алиса по-настоящему боится только одного – забыть. Забыть, как он выглядел, какие у него были глаза, как он улыбался. Забыть то движение, с которым он расправлял плечи. Если она забудет – к ней будет приходить совсем чужой человек.
На самом деле муж Алисы по-настоящему умер и лежит глубоко в земле. Приходящий к ней призрак – только то, что Алиса помнит о нем. Он материален для кого угодно, только не для нее. Его удары убивают ее врагов, но сам он проходит сквозь стены и даже не может ее обнять. Если она попросит его прочитать стихи – он прочтет только те, которые помнит она сама. И будет запинаться там, где запинается она. Он – только ее отражение, но Алиса старается не задумываться об этом. Потому что если задуматься, окажется, что у нее совсем ничего нет.
Отправившись из Каменск-Уральского домой в Тюмень, Алиса была готова к чему угодно, только не к тому, что попадет в плен. И – не к тому, что ее освободят «красные».
Ей не наплевать на «цвет». Она ненавидит все «цвета» – включая свой собственный. За цветами она старается видеть людей, только это не всегда удается. Наверное, именно поэтому Алиса верит в чудовищ. И те же ожившие мертвецы, которых самоубийственно игнорируют красные, для нее вполне реальны, так же, как реален ее призрачный муж.
Стрелять Алису тоже научил супруг, но она не думала, что когда-то ей пригодится это умение. Пригодилось.
А еще Алиса очень красивая женщина, и любит пользоваться тем, что она красивая женщина, и охотно пользуется. Алисе нравится, когда на нее смотрят, потому что в этом есть для нее какое-то злое превосходство – она все равно верна мужу. А еще из-за своего городского положения и квалификации хирурга она всегда считает всех ниже себя. Она больше любит лечить, чем стрелять.
Чахоткой Алиса заболела, когда умер ее супруг. Она считает, что это никак не связано, хотя кто знает.
На самом деле Алиса не хочет умирать. И шляться по лесам в обществе красных она не хочет тоже. Проблема в том, что Алиса не хочет ничего – ей очень страшно, пусто и холодно. И ей хочется просто, чтобы ее кто-то встряхнул за плечи и защитил.
Вообще такие ощущения свойственны самому сеттингу Красной земли. Потому что это мир, в котором по-настоящему страшно, и страшно всегда. И, по большому счету, нет ощущения, что можно спастись самому или кого-то спасти. Этот мир всегда держит в напряжении, может быть, потому что у Алисы слишком тяжела личная трагедия, а может быть потому, что мы так ниоткуда и не выбрались.
Там нет безнаказанности и невыносимой легкости бытия, свойственной AsPO и нет тоскливой обреченности Красной земли. И поэтому в «Apocalypse World» есть какая-то запредельная, безграничная свобода быть собой.
Я, вообще-то, хотела говорить про Жалость, но тут внезапно появилась Рован из «Дорог Духов».
Поэтому будет совсем чуть-чуть про Рован.
На самом деле Рован зовут Сирин, и она из аристократического Аронокса. У нее красные волосы перьями с редкими светлыми прядями и татуировки на щеках, под глазами. Рован худощавая и черты ее лица выдают аристократизм, который трудно испортить даже татуировками.
В ее прошлом перемешано столько всего, что она предпочитает о нем не вспоминать. Она умеет пить наравне с мужиками, но даже в подпитии никогда не рассказывает, что заставило ее податься из богатого Аронокса на Дорогу Духов, чтобы стать Псом. В отличие от большинства Псов она не стремиться убивать всех духов подряд, предпочитая договариваться.
А еще у нее наверняка был ребенок. Давно, в том прошлом, о котором она пытается забыть. Он не выжил.
Мне нравится Рован.
Но больше всего из миров «Apocalypse World» мне нравится Жалость.
Жалость воплощает в себе многое из того, что я люблю в женщинах.
Она своя в мире Пустошей «Apocalypse World». Худая, изломанная, немолодая женщина с седыми волосами, она по-настоящему любит этот мир, даже не смотря на то, во что он превратился.
Жалость – это квинтэссенция всего того, что я люблю в мире после Апокалипсиса.
Здесь никто не помнит своего прошлого. Она – тоже. Его просто незачем помнить.
Жалость помнит себя с какого-то определенного момента, обозначаемого словом «давно». Давно она связалась с компанией монстров и сама стала монстром. Давно она калечила свое тело: ломала кости, вырезала ножом узоры на коже, чтобы оставались шрамы, уродовала себя – чтобы хоть что-то почувствовать. Она хотела чувствовать боль всего мира как свою, и чтобы мир чувствовал так же.
Она из тех, кто хочет чувствовать больше, чем хочет жить.
Наверное, именно поэтому она сбежала из компании монстров.
Чтобы ходить по выжженной земле и слушать голос Мирового Вихря, который говорит с ней цветными картинками, объемными и реальными настолько, что к ним невозможно не прислушаться. Разговор с Мировым Вихрем – это тоже призрачная возможность хоть что-то почувствовать.
Она, наверное, немного сумасшедшая, потому что не ищет места в мире и вообще ничего не ищет, просто живет каждый день как последний, на короткое время привязываясь к своим временным спутникам и забывая о них, как только их дороги расходятся.
…Мне казалось, что мне очень легко будет про нее написать, а оказывается – очень сложно. Потому что в Жалости очень много меня и, в то же время, очень мало.
Она чудовище, чудовище большее, чем я могу себе даже представить. Именно поэтому любовь для нее всегда связана с болью и больше ни с чем. Она не знает другой любви и не хочет знать. Это тоже – способ что-то почувствовать.
Именно поэтому она спускается в одиночку в котакомбы к очередному чудовищу и убийце, готовому поднять в воздух и сжечь половину мира. Спускается, чтобы предложить ему единственное, что у нее есть своего – себя. Чтобы предложить одному чудовищу другое чудовище. И в этом столько любви, сколько она ни чувствовала никогда до этого.
У нее трудно с определением «своих». Для нее нет никого своих, кроме, пожалуй, Макса, которого она спасла. Теперь она чувствует себя ответственной за него и будет его защищать. Так уж вышло.
Она ничего не ищет, кроме ярких эмоций. Именно поэтому она и ходит по миру и присоединяется то к одной, то к другой группе.
Она мне на самом деле чудовищно, невозможно нравится, эта женщина.